Следование за Христом

Клайв Льюис Плавание "Утреннего Путника"2

Каспиан предложил им до ужина осмотреть корабль, но совесть терзала Люси, и она сказала:
– Я думаю, что я все-таки должна пойти и посмотреть, как там Юстас. Вы знаете, морская болезнь – это ужасно. Если бы у меня был с собой мой целебный бальзам, я могла бы вылечить его.
– Но он здесь, – воскликнул Каспиан. – Я же совершенно об этом забыл. После того, как ты оставила его, я решил, что он может считаться одним из сокровищ короны, поэтому взял его с собой сюда. – Так что, если ты считаешь, что стоит тратить его на такую ерунду как морская болезнь…
– Для этого потребуется лишь капля, – возразила Люси.
   Каспиан открыл один из сундучков, стоявших под скамьей, и вытащил прекрасный алмазный флакон, который Люси так хорошо помнила.
– Возьми то, что принадлежит тебе, о Королева, – сказал он.
После этого они вышли из каюты на солнце.
   На палубе были два больших длинных люка – спереди и сзади от мачты. Оба, как всегда в хорошую погоду, были открыты, чтобы пропускать свет и воздух в брюхо корабля. Каспиан повел своих друзей вниз по лестнице в задний люк. Спустившись, они оказались в помещении, где от одной стены до другой шли скамьи для гребли. Свет туда попадал через отверстия для весел и плясал на потолке. Корабль Каспиана, естественно, вовсе не был ужасной галерой, на которой гребут рабы. на нем весла использовались редко, когда не было ветра, или же для того, чтобы войти в гавань или выйти из нее; в таких случаях все на корабле, за исключением Рипичипа, лапы которого были слишком коротки, гребли по очереди. Вдоль каждого борта корабля пространство под скамейками оставалось свободным для ног гребцов, но вдоль центра была сделана яма глубиной до самого киля, и она была заполнена всевозможными предметами: мешками муки, бочонками с водой и пивом, бочками с солониной, кувшинами с медом, бурдюками с вином, яблоками, орехами, сырами, галетами, репой, свиной грудинкой. С потолка, то есть с нижней стороны палубы, свисали окорока, косицы лука, а также гамаки с матросами, свободными от вахты. Каспиан повел всю компанию еще дальше, переступая со скамьи на скамью, он-то просто переступал, но для Люси это было нечто среднее между шагом и прыжком, а Рипичипу приходилось делать настоящие прыжки в длину. Так они дошли до перегородки, в которой была дверь. Каспиан открыл ее и ввел их в каюту, расположенную под палубными каютами на полуюте. Конечно, она была не такой удобной, как каюта Люси. Потолок был очень низок, а стены так сильно скошены, что пола в каюте почти не было; хотя там и были окна, застекленные толстым стеклом, их не открывали, так как они находились ниже уровня воды. В эту самую минуту, по мере того, как корабль швыряло на волнах, они были то золотыми от солнца, то серо-зелеными, когда их заливало водой.
– Нам с тобой придется обитать здесь, Эдмунд, – сказал Каспиан. – Оставим койку твоему родственнику, а для себя повесим гамаки.
– Умоляю, Ваше Величество… – начал Дриниэн.
– Нет, нет, капитан, – ответил Каспиан, – мы ведь уже обсудили все это. Вы и Ринс – Ринс был помощником капитана – ведете корабль, и ночью, когда мы напеваем или рассказываем друг другу разные истории, у вас много забот и трудов, так что вы с ним должны жить наверху, в каюте по левому борту. Нам с королем Эдмундом будет очень уютно здесь внизу. Но как себя чувствует незнакомец?
Юстас, совершенно зеленый, бросил на него злой взгляд и поинтересовался, не прекращается ли шторм. Но Каспиан спросил:
– Какой шторм? – а Дриниэн покатился со смеху.
– Шторм, ну, вы и скажете, молодой человек! – расхохотался он. – Это же прекрасная погода, лучшей трудно желать.
– Это еще кто? – раздраженно спросил Юстас. – Отошлите его. От его голоса у меня голова раскалывается.
– Я принесла тебе кое-что, от чего тебе станет лучше, Юстас, – сказала Люси.
– Ой, уйдите вы все и оставьте меня в покое, – проворчал Юстас.
Однако он выпил каплю из ее флакона, и хотя сказал, что это было отвратительно, в каюте, когда она открыла флакон, распространился восхитительный аромат, через пару минут его лицо приобрело нормальный оттенок, и ему, очевидно, стало лучше, потому что вместо того, чтобы рыдать по поводу шторма и своей больной головы, он стал требовать, чтобы его высадили на берег и заявил, что в ближайшем порту он на них всех предъявит протест британскому консулу. Но когда Рипичип поинтересовался, что такое протест и как его предъявляют, он решил, что это какой-то новый способ устроить поединок, Юстас смог ответить лишь: "Подумайте только, не знать таких вещей!". В конце концов им удалось убедить Юстаса, что они уже со всей скоростью плывут к ближайшей им известной суше, и что вернуть его обратно в Кембридж, где жил дядя Гарольд, настолько же в их власти, как послать его на Луну. После этого он мрачно согласился надеть приготовленную для него новую одежду и выйти на палубу.
   Затем Каспиан провел их по всему кораблю, хотя на самом деле они уже видели большую его часть. Они взошли на бак и увидели вахтенного, стоявшего на маленькой приступочке внутри позолоченной шеи дракона и смотревшего вперед через его открытую пасть. Внутри бака был камбуз, корабельная кухня, и помещение для боцмана, плотника, кока и главного лучника. Если вам кажется странным, что камбуз находится на носу, и вы представляете себе, как дым из кухонной трубы расходится по всему кораблю, так это оттого, что вы думаете о пароходах, где ветер всегда дует спереди. На парусных кораблях ветер дует сзади, и все, что распространяет запахи, обычно помещают как можно ближе к носу.
   Дети поднялись на верхушку мачты, и вначале им было довольно страшно раскачиваться на ней туда-сюда и видеть далеко внизу под собой крохотную палубу. Невольно возникла мысль, если будешь падать, то совершенно необязательно упадешь на палубу, а не в море. Затем их отвели на полуют, где Ринс с каким-то матросом несли вахту у большого румпеля, за которым начинался покрытый позолотой хвост дракона, а в нем по стенам была сделана маленькая скамеечка.
   Корабль назывался "Рассветный Путник". Он был лишь маленькой скорлупкой по сравнению с каким-нибудь из наших кораблей или даже по сравнению с рыбацкими лодками, парусными галерами, торговыми суднами и галеонами, которые были у Нарнии в те времена, когда Люси и Эдмунд правили там под началом Светлейшего Короля Питера, однако за века правления предков Каспиана почти вся навигация прекратилась. Когда его дядя, узурпатор Мираз, послал в море семь лордов, им пришлось купить Галманский корабль и нанять команду из матросов Галмы. Теперь Каспиан снова стал обучать жителей Нарнии искусству мореплавателей, и "Рассветный Путник" был самым лучшим из всех кораблей, которые он пока построил. Он был настолько мал, что перед мачтой на палубе едва оставалось место между центральным люком и шлюпкой на левом борту и домиком для кур, их кормила Люси, на правом. Но этот корабль был своего рода красавцем, он был благороден, как сказали бы моряки, линии его были совершенны, краски чисты, и каждый брус, гвоздь, каждая веревка были сделаны с любовью. Юстас, конечно, всем был недоволен и беспрепятственно похвалялся лайнерами, катерами, аэропланами и подводными лодками. "Как будто он хоть что-нибудь знает об этом всем", – пробормотал Эдмунд, но его кузены были в восхищении от "Рассветного Путника". Когда они решили вернуться назад к каюте и ужину и вдруг увидели, как все небо на западе зажглось необъятным пурпурным закатом, почувствовали дрожание корабля, вкус соли на своих губах и подумали о неизвестных землях на Восточном крае света, Люси даже расхотелось говорить: так счастлива она была.
   Что думал Юстас, лучше всего рассказать его собственными словами. Когда они все на следующее утро получили назад свою высушенную одежду, он сразу же вытащил маленькую черную записную книжку и карандаш и стал вести дневник. Он всегда носил эту книжку с собой и записывал в ней свои школьные оценки, потому что, хотя ни один предмет не интересовал его сам по себе, об оценках он очень заботился и иногда даже подходил к ребятам и говорил: "Я получил столько-то. А какую оценку получил ты?" Но так как было непохоже, что он получит много оценок на борту "Рассветного Путника", то он начал вести дневник. Вот первая запись:
"7-ое августа. Мы уже 24 часа на этой ужасной лодке, если только все это мне не сниться. Все это время свирепствует ужаснейший шторм, хорошо, что я не страдаю морской болезнью. Огромные волны постоянно перекатываются через нас, и я много раз видел, как эта лодка чуть не шла ко дну. Все остальные делают вид, что не замечают этого: либо из хвастовства, либо потому, что, как говорит Гарольд, одна из самых трусливых вещей, которые делают обычные люди – это закрывать глаза на Факты. Это сумасшествие – выходить в море на такой прогнившей маленькой скорлупке, которая немногим больше шлюпки. И, конечно, внутри абсолютно примитивна. Ни нормального салона, ни радио, ни ванных комнат, ни шезлонгов. Вчера вечером меня протащили по ней, и кому угодно стало бы тошно, если бы он услышал, как Каспиан расписывает эту смешную игрушечную лодчонку, как будто это „Куин Мэри". Я пытался объяснить ему, что такое настоящие корабли, но он слишком глуп. Э. и Л., конечно же, не поддержали меня. Я полагаю, что Л. – такое дитя, что не понимает опасности, а Э. просто умасливает К., впрочем, как и все здесь. Они называют его Королем. Я сказал, что я республиканец, но он спросил меня, что это значит! Похоже, он вообще ничего не знает. Не приходится и говорить, что меня поместили в худшую каюту на этой лодке, это настоящая темница, а Люси, только ей одной, дали целую каюту на палубе, по сравнению со всем этим кораблем почти удобную. К. говорит, что это потому, что она девочка. Я пытался объяснить ему, что, как говорит Альберта, такие вещи девочек только унижают, но он слишком глуп. Тем не менее, может, он все-таки поймет, что я заболею, если еще продержать меня в этой дыре. Э. говорит, что мы не должны жаловаться, так как К. сам делит ее с нами, чтобы уступить свое место Л. Как будто от этого не добавляется народу и не становится еще хуже. Да, почти забыл сказать, что еще здесь есть нечто вроде мыши, которая ужасно нагло ведет себя со всеми. Другие, если им это нравится, могут с этим мириться, но я-то ему быстро отверчу хвост, если оно со мной посмеет так обращаться. Кормят тоже ужасно".
   Скандал между Юстасом и Рипичипом возник даже быстрее, чем можно было ожидать. На следующий день, когда все в предвкушении обеда сидели вокруг стола (на море развивается великолепный аппетит), к ним ворвался Юстас, обхватив одной рукой другую и крича:
– Эта маленькая скотина чуть не убила меня. Я требую, чтобы его держали под охраной. Я могу возбудить против тебя дело, Каспиан. Я могу добиться приказа об его уничтожении.
   В эту же минуту появился Рипичип. Шпага его была вынута из ножен, и усы свирепо топорщились, но он, как всегда, был вежлив.
– Приношу всем свои извинения, – сказал он, – и в особенности Ее Величеству. Если бы я знал, что он укроется здесь, я бы подождал более удобного времени, чтобы наказать его.
– Ради Бога, объясните же, что происходит? – попросил Эдмунд.
   А произошло следующее. Рипичип, которому вечно казалось, что корабль плывет слишком медленно, обожал сидеть на фальшборте, под самой головой дракона, глядя на восточный небосклон и тихо напевая своим звенящим голоском песенку, которую сочинила для него Дриада. Он никогда ни за что не держался, как бы ни накренялся корабль, прекрасно удерживал равновесие; возможно, в этом ему помогал его длинный хвост, свешивавшийся с фальшборта до самой палубы. Все на борту знали его привычку, и матросам это нравилось, когда они стояли на вахте, им было с кем перемолвиться словом. Зачем именно Юстасу потребовалось, скользя, качаясь и спотыкаясь, он еще не привык к морской качке, проделать путь до бака, я так никогда и не узнал. Возможно, он надеялся увидеть землю, а может собирался поболтаться вокруг камбуза и что-нибудь стащить. В любом случае, как только он увидел этот свешивающийся длинный хвост, наверное, это и в самом деле выглядело очень соблазнительно, он подумал, что приятно было бы его схватить, пару раз крутануть Рипичипа туда-сюда, перевернув его вниз головой, а затем убежать и посмеяться.
   Вначале казалось, что все идет, как по маслу. Мышь была не тяжелее очень большого кота. Юстас мгновенно стащил его с перил, и выглядел Рипичип очень глупо, подумал Юстас, с растопыренными в разные стороны лапками и открытым ртом. Но, к несчастью, Рипичип, которому приходилось много раз бороться за свою жизнь, ни на секунду не терял головы. Не терял он и своего искусства. Не очень-то просто вытащить шпагу, когда тебя крутят в воздухе за хвост, но он это сделал. В следующее мгновение Юстас почувствовал два очень болезненных укола в руку, заставивших его отпустить хвост. После этого Рипичип сжался в комочек, отскочил от палубы, как мячик, и вот он уже стоял перед Юстасом, и ужасный длинный, ярко сверкающий, острый предмет, похожий на небольшой вертел, очутился на расстоянии дюйма от его желудка. (Мыши в Нарнии не считают этот удар ниже пояса, так как трудно ожидать, что смогут достать выше).
– Прекрати это, – пролепетал Юстас, – убирайся! Убери эту штуку, она опасна. Я сказал тебе, прекрати. Я пожалуюсь Каспиану. Я добьюсь того, чтобы тебя связали и надели намордник.
– Трус, почему ты не вытаскиваешь свою шпагу! – пропищала Мышь. – Вынимай ее и дерись, или я сейчас возьму шпагу плашмя и до синяков тебя исколошмачу.
– У меня нет шпаги, – ответил Юстас. – Я пацифист. Я не верю в драки.
– Должен ли я понимать так, – спросил Рипичип, убирая свою шпагу на секунду и говоря сурово, – что Вы не собираетесь дать мне удовлетворение?
– Я не знаю, о чем ты говоришь, – сказал Юстас, обхватив свою руку. – Если ты не понимаешь шуток, то это твоя проблема.
– Тогда получай, – воскликнул Рипичип, – вот тебе, чтобы ты знал, как себя вести и с каким почтением положено обращаться с рыцарем, и с Мышью, и с мышиным хвостом, – и при каждом слове он ударял Юстаса плоской стороной своей рапиры, тонкой, гибкой и сильной, как березовая розга. Ее выковали гномы из хорошей стали. Юстас, естественно, учился в школе, где не было телесных наказаний, так что ощущение было для него совершенно новым. Именно поэтому, несмотря на то, что он еще не привык к морской качке, ему потребовалось меньше минуты, чтобы слезть с этого бака, пробежать по всей палубе и влететь в дверь каюты – все еще преследуемым, разгоряченным Рипичипом. Юстасу казалось, что рапира так же горяча, как и преследователь. Ее прикосновение обжигало.
   Погасить конфликт было не так уж сложно, как только Юстас понял, что все совершенно серьезно восприняли идею дуэли, и услышал, что Каспиан предлагает одолжить ему шпагу, а Дриниэн с Эдмундом обсуждают вопрос, не надо ли устроить какие-то дополнительные препятствия для Юстаса, чтобы хоть как-то уравновесить то обстоятельство, что он во столько раз больше Рипичипа. Юстас извинился с кислым видом и ушел в сопровождении Люси вымыть и перевязать свою руку, а затем отправился на свою койку. Там он осмотрительно улегся на бок.


3. ОДИНОКИЕ ОСТРОВА


– Земля! – закричал вахтенный на носу корабля.
Люси беседовала на корме с Ринсом, но она тут же, громко топая, сбежала вниз по лесенке и помчалась туда. По дороге к ней присоединился Эдмунд, на баке они обнаружили Каспиана, Дриниэна и Рипичипа. Утро было довольно холодным, небо – бледным, а море – очень темным с небольшими белыми шапками пены на волнах; впереди, чуть вбок по правому борту, виднелся ближайший из Одиноких Островов – Фелимат, похожий на низкий зеленый холм посреди моря; за ним, вдалеке, просматривались серые склоны его брата, Доорна.
– Вот тот же старый Фелимат! Вот тот же Доорн! – воскликнула Люси, хлопая в ладоши. – О, Эдмунд, как давно мы с тобой их не видели!
– Я никогда не мог понять, почему они принадлежат Нарнии, – сказал Каспиан. – Их завоевал Светлейший Король Питер?
– О нет, – ответил Эдмунд. – Они принадлежали Нарнии еще до нас – в дни Белой Ведьмы.
(Кстати говоря, я никогда не слыхал о том, как эти острова оказались связанными с короной Нарнии. Если я когда-нибудь узнаю, и если это будет интересная история, я, может быть, опишу ее в какой-нибудь другой книге).
– Мы пристанем здесь, Сир? – спросил Дриниэн.
– Я думаю, что не имеет смысла высаживаться на Фелимате, – ответил Эдмунд. – В наши дни он был почти необитаемым и похоже, что это и сейчас так. В основном люди жили на Доорне, а некоторые на Авре – это третий остров, его еще не видно. На Фелимате только пасли овец.
– Тогда, я полагаю, мы должны обогнуть этот мыс, – сказал Дриниэн, – и высадиться на Доорне. придется грести.
– Мне жаль, что мы не пристанем к Фелимату, – сказала Люси. – Я бы снова хотела побродить там. Там было так пустынно – приятное уединение, повсюду трава, клевер, мягкий морской воздух…
– Мне бы тоже хотелось поразмять ноги, – сказал Каспиан, – А знаете что? Почему бы нам не добраться до берега в лодке? Затем мы могли бы отослать ее, пешком пройти через Фелимат, а "Рассветный Путник" подобрал бы нас на другой стороне.
Если бы Каспиан уже испытал все то, что довелось ему в дальнейшем пережить в этом путешествии, он не сделал бы такого предложения, однако в тот момент оно показалось заманчивым.
– Ой, давайте, – воскликнула Люси.
– Ты ведь поедешь с нами? – обратился Каспиан к Юстасу, который вошел на палубу с забинтованной рукой.
– Все что угодно, лишь бы убраться с этой проклятой лодки, – ответил тот.
– Проклятой? – спросил Дриниэн. – Что вы имеете в виду?
– В той цивилизованной стране, откуда я родом, – ответил Юстас, – корабли настолько велики, что, находясь на них, совершенно не ощущаешь качки.
– В таком случае можно с тем же успехом оставаться на берегу, – сказал Каспиан. – Попроси спустить шлюпку, Дриниэн.
Король, Мышь, двое Пэвенси и Юстас сели в лодку и направились к песчаному берегу Фелимата. Высадившись на пляже и глядя вслед шлюпке, они удивились, каким маленьким кажется "Рассветный Путник".
   Люси была босиком, потому что, если вы помните, она скинула туфли, упав с рамы картины, но это не мешало идти по мягкому дерну. Даже несмотря на то, что поначалу им казалось, будто земля уходит из-под ног, как всегда бывает, если много времени провести на палубе, было чудесно снова оказаться на берегу, вдохнуть запахи земли и травы. Здесь было гораздо теплее, чем в море. Люси обнаружила, что очень приятно идти по песку босиком.
   Пел жаворонок. Они направились вглубь острова и взобрались на невысокий, но довольно крутой холм. На вершине они оглянулись. "Рассветный Путник", ползущий на северо-запад, был похож на большое блестящее насекомое. Затем они спустились с гребня холма и потеряли корабль из виду.
   Теперь перед ними раскинулся Доорн, отделенный от Фелимата проливом шириной в милю; слева, позади него, находился остров Авра. На Доорне был хорошо виден небольшой белый городок – Нерроухэвен.
– Здравствуйте! Это еще что? – вдруг воскликнул Эдмунд.
В зеленой долине, открывавшейся перед ними, под деревом сидели шесть-семь человек очень неприятного вида. Все они были вооружены.
– Не говорите им, кто мы, – сказал Каспиан.
– Простите, Ваше Величество, но почему бы и нет? – спросил Рипичип, соизволивший ехать на плече Люси.
– Мне только сейчас пришло в голову, – ответил Каспиан, – что здесь никто уже давно не получал новостей из Нарнии. Может так случиться, что они еще не признают наше господство. В таком случае представляться Королем не совсем безопасно.
– При нас шпаги, Сир, – напомнил Рипичип.
– Да, Рип, я знаю, – ответил Каспиан. – Но если будет нужно завоевывать снова все три острова, я бы предпочел вернуться сюда с гораздо большей армией.
К этому моменту они уже довольно близко подошли к незнакомцам, один из которых, высокий темноволосый человек, крикнул:
– Доброго утра вам.
– И вам тоже доброго утра, – ответил Каспиан, – Есть ли еще губернатор на Одиноких Островах?
– Конечно есть, – сказал человек. – Губернатор Гумпас. Его Превосходительство в Нерроухэвене. Однако останьтесь, выпейте с нами.
Каспиан поблагодарил его, хотя ни ему, ни другим не понравился вид новых знакомых. Все сели. Но едва они успели поднести кубки к губам, как темноволосый кивнул своим товарищам, и, в мгновение ока, все пятеро путешественников оказались охвачены сильными руками. После минутной борьбы, в которой преимущество было на стороне противника, друзей разоружили и связали им руки за спиной – всем, кроме Рипичипа, который извивался и яростно кусался.
– Осторожнее с этим зверем, Тэкс, – сказал Предводитель. – Не покалечь его. Не удивлюсь, если он принесет большую прибыль, чем все они.
– Трус! Негодяй! – пищал Рипичип. – Верните мне мою шпагу и освободите лапы, если не боитесь.
– Ого! – присвистнул работорговец (ибо им этот тип и являлся). – Он умеет говорить! Вот уж никогда бы не подумал. Провалиться мне на этом месте, если теперь я его отдам меньше, чем за пару сотен крэссентов.
Калормэнский крэссент – основная монета, имеющая хождение в этих местах, стоит примерно треть фута.
– Так вот вы кто такой! – воскликнул Каспиан. – Похититель и работорговец. Вы, я полагаю, этим гордитесь?
– Ну ладно, ладно, – отмахнулся работорговец. – Не читайте мне нотации. Чем спокойнее вы к этому отнесетесь, тем приятнее для всех, ясно вам? Я это не ради удовольствия делаю. Надо же мне, как и другим, зарабатывать на жизнь?
– Куда вы нас отвезете? – с трудом выговорила Люси.
– Туда, в Нерроухэвен, – ответил работорговец. – Там завтра базарный день.
– А там есть британский консул? – спросил Юстас.
– Кто-кто?
Но задолго до того, как Юстасу надоело объяснять ему это, работорговец сказал просто: "Ладно, хватит с меня этого вздора. Мышь – хорошая добыча, но этот, кого угодно до смерти заговорит. Пошли, ребята".
   Затем четырех пленников связали вместе, без особой жестокости, но надежно, и заставили спускаться на берег. Рипичипа несли. Он перестал кусаться под угрозой, что ему завяжут пасть, но зато говорил уж все, что думал, и Люси только удивлялась, как можно вынести то, что Мышь говорила работорговцу. Но работорговец совершенно не возражал, а только приговаривал: "Давай, давай", – когда Рипичип останавливался перевести дух, и время от времени добавлял: "Это просто настоящий спектакль", или "Чтоб мне провалиться! Я почти готов поверить, что он понимает, что говорит!" или "Это кто-нибудь из вас так его выдрессировал?"
   Рипичипа это привело в такую ярость, что в конце концов он попытался разом высказать все, что думает, но чуть не задохнулся и замолчал.
Спустившись на берег, откуда был виден Доорн, они оказались рядом с маленькой деревушкой. На песке они заметили баркас, а чуть подальше, в море – грязный потрепанный корабль.
– Ну, мелюзга, – сказал работорговец, – теперь давайте без глупостей, и тогда вам не придется плакать. Лезьте все в лодку.
В эту минуту бородатый мужчина благообразной наружности вышел из одного из домов, похоже, что это был трактир, и спросил:
– Ну что, Паг, ты опять со своим товаром?
Работорговец, которого, видимо, звали Паг, поклонился очень низко и льстиво произнес:
– Да, Ваша Светлость, пожалуйста, выбирайте.
– Сколько ты хочешь за этого мальчугана? – указал тот на Каспиана.
– Ах, – воскликнул Паг, – я знал, что Ваша Светлость выберет, что получше. Я ведь не обманываю Вашу Светлость, не предлагаю Вам ничего второсортного. Этот мальчик… ну, я сам к нему привязался. Просто как-то полюбил его. Я настолько мягкосердечен, что не следовало мне вообще браться за это ремесло. Тем не менее, для такого покупателя, как Ваша Светлость…
– Назови мне свою цену, ты, падаль, – грозно оборвал его Лорд. – Не думаешь ли ты, что я хочу слушать весь твой вздор об этой грязной торговле?
– Три сотни крэссентов, Ваша Светлость, из уважения к Вашей Светлости, но никому другому…
– Я даю тебе сто пятьдесят.
– О, пожалуйста, делайте с нами все, что хотите, только не разлучайте нас, – взмолилась Люси. – Вы не знаете… – Но тут она замолчала, увидев, что Каспиан даже сейчас не хочет быть узнанным.
– Итак, сто пятьдесят, – заключил Лорд. – Что до Вас, милая барышня, мне жаль, но я не могу выкупить всех. Отвяжи моего мальчика, Паг. И смотри -
 обращайся с остальными хорошо, пока они в твоих руках, иначе это тебе так просто не пройдет.



Предыдущая страница   Следующая страница

• * Главная страница
• * Апологетика
• * Биографии
• * Благовестие
• * Вникай в себя
• * В помощь служителю
• * Детям и взрослым
• * Для молодёжи
• * Искателям
• * Редко втречающиеся книги
• * Словари
• * Справочники
• * Автобиографии и дневники
• * Экзорцизм
• * Блог
• * Форум
• * Обратная связь

                                                                   ***


Другие сайты автора :  И смех, и не грех

                                          Искусство мира