Следование за Христом

Меню сайта

Глава 12. Осада

    Стоя за прилавком, Шошанна прервала разрезание куска салями. Когда она была возбуждена, ей нужно было жестикулировать обеими руками.
    “Почему всегда достаётся нам, евреям?”— сказала она.“ В Европе нам не давали покоя христиане—здесь это мусульмане! На этой неделе идут непрестанные бои. Даже у Стены Плача! Я говорю вам, это не к добру!
   “Разве вы не думаете, что Великобритания положит конец всему этому?”— сказала я.
   “Великобритания!”— фыркнула Шошанна.“ Они только и делают, что распоряжаются! А какая нам от этого польза? Если мы не научимся, как самим защищаться, то никто нас не защитит!”
   Шошанна вручила мне мою салями, и в то же самое время дала дольку апельсина Тикве, которая стояла рядом со мной. Несколькими минутами позднее я шла по дороге на Яффу, а Тиква семенила рядом со мной, держась за мою руку.
   Прошло полтора месяца с тех пор, как я привезла Тикву из Тель-Авива. Доктор назвал её выздоровление “феноменальным.” “Чудесное”—поправила я его про себя. Теперь я могла брать её на короткие прогулки без коляски. Когда она уставала, я поднимала её и сажала себе на плечи. Такие поездки, с ногами вокруг моей шеи и руками, обвитыми вокруг моего лба, стали её любимой игрой.
   Я остановилась перед обувным магазином, раздумывая, могу ли я позволить себе пару крошечных сандалей для Тиквы, когда я заметила, что крики вокруг меня стали громче. Повернувшись в ту сторону, откуда раздавался шум, я увидела массу людей и группу женщин впереди, с растрёпанными волосами, которые истерически кричали и били себя по груди. Сначала я подумала, что это похороны, но толпа двигалась слишком быстро.
   Я схватила Тикву на руки и быстро сошла с дороги в щель шириной примерно в полметра между обувным магазином и соседней лавкой. Стараясь не двигаться, я наблюдала, как мимо меня бежали люди. За женщинами были мужчины и мальчики - евреи, судя по ярмулкам на голове. У них было самое разнообразное оружие; топоры, ломы, ножи для мяса и даже хлебные ножи, привязанные к метёлкам.
   Некоторое время спустя толпа поредела, но люди всё шли и шли по одному или по двое, как мужчины, так и женщины. Мимо проковылял бородатый мужчина, который держал у головы окровавленный носовой платок. Из-под платка текла кровь, которая запекалась на его бороде.
   Через несколько минут я услышала рыдания. В нескольких метрах от меня прошла молодая женщина. Я сразу же заметила неподвижное тело мальчика у её груди - лицо ребёнка было смертельно бледным, а его голова болталась. Между рыданиями женщина снова и снова повторял его имя: “Ами—Ами-Ами.”
   Наконец улица опустела. Тиква начала ёрзать. Я не могла оставаться до бесконечности в этой узкой щели между двумя стенами. Могу ли я попытаться вернуться в Маханех Йехуда ? Я почти что высунулась наружу, чтобы оценить обстановку, когда где-то на улице я услышала резкий щелчок и ноющий звук. Это была пуля!.. Я устроила Тикву поглубже в нашем укрытии.
   Через несколько минут, не заметив никакого движения, я высунула голову на несколько сантиметров, чтобы осмотреть улицу в обоих направлениях. Прежде всего я заметила перевёрнутую ярмулку, лежащую посреди дороги. Но улица была совершенно пуста, в обоих направлениях.
   Взяв Тикву на руки, я начала как можно быстрее бежать по Дороге в Маханех Йехуда. Тиква обвила меня руками и держалась за меня изо всех сил. Свернув с улицы на участок, где были скучены наши дома, я в смятении на минуту остановилась. Над всем нависла зловещая тишина. Обычно здесь играли бы дети, стирали женщины, но сейчас никого не было видно. Все двери и окна были закрыты. Я постучала в две квартиры—“Шошанна! Вера!” — но так и не дождалась ответа.
   На углу здания я наступила на маленький скользкий круглый предмет, из-за которого я чуть не упала. Я посмотрела вниз. Это была пуля! Инстинктивно я осмотрелась вокруг, чтобы увидеть кто мог выстрелить, но никого не увидела. Я взбежала по лестнице перепрыгивая через две ступеньки. Как только я положила Тикву в кроватку, я закрыла входную дверь и придвинула к ней кухонный стол. Затем я закрыла оконные створки во всех комнатах и прислонилась, всё ещё задыхаясь, к стене спальни.
   Отдышавшись, я осторожно раздвинула жалюзи в спальне и выглянула из окна. Маханех Йехуда выглядел как осаждённый город. Вдоль дороги на Яффу, сколько мог видеть глаз, перед дверями, окнами и балконами были нагромождены камни. С какой целью? Чтобы преградить дорогу пулям — или же чтобы бросать на всякого, кто попытается напасть? Я не могла не прийти к выводу, что такая защита бесполезна, если у арабов много оружия.
   Некоторое время спустя, из домов по обеим сторонам дороги начали выскальзывать по двое и трое мужчины и женщины, чтобы строить дорожные заграждения. Женщины извлекали камни из дороги или с заброшенных участков. Другие заполняли пустые керосиновые канистры песком. Затем они передавали это мужчинам, которые укладывали это ряд за рядом поперёк дороги. Как только баррикада была построена, как мужчины, так и женщины исчезали из виду.
   Но в нашем крошечном скоплении домов не было никаких признаков жизни и движения. Тишина действовала на нервы. Может быть, все мои соседи сбежали, или же некоторые из них забаррикадировались в своих квартирах, как и я ?
   Августовское солнце немилосердно нагревало крышу, воздух был почти неподвижным, и жара в квартире стала проверкой на терпение. В то же самое время закрытые ставни создавали искусственный полумрак, что значительно усиливало атмосферу мрака и изолированности.
   Если нам предстояло быть в таком затворничестве долгое время, то мне следовало бы проверить свои запасы. Если экономить, то еды хватит на пару дней. Я особенно была благодарна за баночку молока. Но когда я посмотрела в керамический кувшин, где я держала воду, моё сердце опустилось. Воды было немного — менее литра. Я думала сходить к крану в общем дворе и пополнить водные запасы, как только вернусь с прогулки с Тиквой.
   Стоило ли мне выйти сразу же и наполнить свой кувшин? Это значило пройти метров тридцать по открытому двору к крану. Едва я задала себе этот вопрос, как снова началась стрельба, где-то на востоке от нас. Время от времени я слышала свист пуль за домом. Выставить себя на открытом пространстве в дневное время было бы сумасшествием. Если в меня попадёт пуля, и я не смогу вернуться в квартиру, что тогда случится с Тиквой? Я начала винить себя за то что не подготовилась. В конце концов, несколько человек предупредили меня, что беспорядки будут.
   Кроме жары и недостатка воды, моей величайшей проблемой было отсутствие информации. Я бы никогда не поверила, что город таких размеров, как Иерусалим, мог быть таким молчаливым в дневное время. Когда винтовочные выстрелы разрывали тишину, это было облегчением. Я тщетно пыталась представить себе, что происходит. “Если я переживу это”— сказала я сама себе, “то прежде всего, я приобрету переносной радиоприёмник.”
   Когда стемнело, моё одиночество стало полным. Даже в лучшие времена Маханех Йехуда скудно освещался. Но сейчас нигде не было видно ни огонька, ни на улице, ни в домах, и я не осмеливалась зажечь свет у себя.
   Время от времени я подходила к окну и выглядывала через щели в ставнях, но видела только очертания домов на фоне освещённого звёздами неба. Однажды я различила фигуру человека, который, согнувшись, бежал между домами. Минуту или две позже я услышала мягкие следы шагов на песке прямо под моим окном, и сердце моё начало бешено колотиться в грудной клетке. Но шаги затихли, и снова опустилась тишина, нарушаемая только обычными редкими выстрелами.
   К полуночи небо над Старым Городом осветилось неярким красным сиянием, которое длилось часа два, затем медленно угасло. Непроизвольно, я представила себе дома, объятые пожаром, и подумала о судьбе людей внутри. Наконец, я улеглась на кровати, не раздеваясь, и попыталась заснуть, но безуспешно. Слишком хорошо мне вспоминались слова мисс Густафссон на ступеньках почты: “Нас всех убьют в кроватях!”
   На следующее утро ситуация внешне не изменилась. Двери и окна везде были закрыты, улицы пустынны. Я присматривала за Тиквой, как только могла. Выкупать её было нельзя. Я решила, что лучше всего использовать воду, которая у нас всё ещё была, для смешивания с молоком, чтобы кормить её из бутылочки. Я и сама выпила несколько капель этой смеси.
   Около полудня я положила Тикву обратно в кроватку, чтобы она поспала. К тому времени чувство изолированности стало невыносимым. Без радио, без газеты, без всякого общения с моими соседями, у меня оставался только один источник информации - Библия. Сидя за столом, с закрытой Библией передо мной, я сказала: “Господи, если в этой Книге есть такое, что поможет мне понять происходящее и ту роль, которую Ты приготовил для меня пожалуйста, покажи мне это сейчас.” Затем я открыла Библию.
   На странице, которую я открыла, мне бросились в глаза два стиха из Исайи, которые я уже подчеркнула синим карандашом:

         На стенах твоих, Иерусалим, Я поставил сторожей, которые не будут умолкать ни днём, ни ночью. О, вы, напоминающие о Господе! не умолкайте, не умолкайте перед Ним, доколе Он не восстановит и не сделает Иерусалима славою на земле.                                        Исайя 62:6, 7

   Стражи - на стенах Иерусалима - которые не умолкнут. “Наверное, это картина молящихся людей” — подумала я. “молящихся с колоссальной серьёзностью и прилежанием— молящихся об одном—об Иерусалиме.” Но почему об Иерусалиме? Почему этот город отличался от других? Я начала перелистывать страницы Библии, ища ответ на этот вопрос.
   Через четыре часа вся моя перспектива изменилась. Меня как будто подняли в космос, и я увидела мир с Божией точки зрения. На земле, как мне теперь представлялось, есть установленный Богом центр: Иерусалим. Из этого центра, по Божественному плану, истина и мир должны растекаться по всей земле; сюда вернётся поклонение и приношения всех народов. Единственная надежда для земли заключается в осуществлении этого плана. Кроме Иерусалима, не было никакого другого источника мира.
   Это придало новый смысл словам псалма 121: “Просите мира Иерусалиму.” Теперь я понимала это не только как призыв молиться за один город в стране, которая занимала крошечную часть земной поверхности. Результаты этой молитвы благословят все страны и народы. Мир всей земли зависел от мира Иерусалима.
   Почему тогда именно этот город так пострадал - больше других городов—на протяжении трёх тысячелетий от всего, что было прямой противоположностью мира, от войны, массовых убийств, разрушения и рабства? Я видела только одно объяснение: Иерусалим является полем битвы духовных сил.
   Некоторые прочитанные отрывки совершенно убедили меня, что в мире действовали злые силы— “начальства и власти”, как их назвал Павел - которые сознательно и систематически противились как целям Божьим, так и Его народу. Наиболее интенсивной и сконцентрированной эта оппозиция является в Иерусалиме. То, что Бог избрал этот город как центр благословения всего мира, также сфокусировало внимание противящихся сил вражьих. Фактически, я начала видеть Иерусалим как подмостки, на которых этот вселенский конфликт между добром и злом достигнет кульминации—кульминации, которую давно предвидели пророки, и которая теперь была очень близка.
   Вот почему проблемы Иерусалима никак не удавалось разрешить чисто политическими методами, как я видела по ситуации вокруг меня. Ни политики со своими конференциями, ни генералы со своим армиями не могли решить проблемы Иерусалима. Ответ нужно, было искать на более высоком уровне. На духовную силу нужно реагировать духовно. Победить оппозицию сил зла можно было только одной силой—силой молитвы.
   Я ещё раз вернулась к псалму 122: “Просите мира Иерусалиму.” Я почувствовала Божественное ударение на слове просите. Мир Иерусалиму могла дать только молитва.
   “Молоко, мама, молоко!” Плач Тиквы в кроватке прервал мои рассуждения. Обнаружив, что её платье промокло от пота, я сняла его и оставила её в пелёнках. Затем я смешала немного воды с меньшим количеством молока и дала ей. Я и сама хотела глотнуть, но передумала. У нас оставался примерно стакан води и наполовину меньше молока. Пока мне не удастся возобновить наши запасы, я должна всё оставить для Тиквы.
   Некоторое время я держала её на руках, пытаясь успокоить её. Когда она снова заснула, я положила её обратно в кроватку и вернулась к Библии. От возбуждения познания новых истин, которые открывались мне, я забыла о своей жажде и зловещем полумраке моей квартиры. Исследуя план Божий для Иерусалима, я логично пришла к Его плану для Израиля. Я обнаружила, что это взаимосвязано и неразделимо. В тех же самых пророчествах, которые обещали милость и восстановление Иерусалима, было обещание того же самого Израилю. Первое было неотделимо от второго.
   И как много обетований восстановления Израиля я нашла! От начала и до конца, пророческие книги были переполнены ими. Я подумала, а насколько эти пророчества уже исполнились ? В течение десятилетия после войны 1914-18 годов, евреи непрестанно стекались на свою землю. Но, если я правильно понимала то, что читала, это было прелюдией к чему-то гораздо более грандиозному. Бог фактически посвятил Себя, через Своих пророков, на то, чтобы снова восстановить их как независимое государство на их собственной земле. Для этого, как Он сказал, Он повернёт вспять ход истории.
   Подобно пророкам Ветхого Завета, и апостол Павел упоминал обетование полного восстановления: “Весь Израиль спасётся” (см к Римлянам 11:26). Он очень ясно говорил, что Божий план восстановления всей земли включает в себя восстановление Израиля и не может быть осуществлён без последнего. Он также напоминал христианам из язычников, к которым он обращался, что они обязаны Израилю всем своим духовным наследием, и он бросал им вызов выплатить свой долг милосердием: “...чтобы и сами они (Израиль) были помилованы” (стих 31).
   “Какое ужасно искривлённое представление было все эти годы у нас, христиан”— сказала в конце концов я сама себе. “Мы вели себя так, как будто мы всем обязаны самим себе, не будучи ничего должными ни Израилю, ни Иерусалиму, и ни в чём не нуждаясь от них. Но всё дело в том, что Божий план мира и благословения всех народов никогда не осуществится, пока не восстановятся как Израиль, так и Иерусалим - и Он ожидает, чтобы мы были Его сотрудниками в деле достижения этого.”
   Просил ли сейчас меня Бог об этом—принять мою личную ответственность за Иерусалим и занять моё место среди “сторожей ” на стенах, молясь день и ночь за осуществление плана Божьего? Может быть, именно для этого Он и привёл меня из самой Дании?
   Чем больше я рассуждала об этом, тем очевиднее это становилось. Среди всей окружающей меня напряжённости, я приняла внутреннее освобождение. У меня было такое впечатление, что наступил конец долгих поисков. Только два года тому назад, слушая проповедь д-ра Карлссона в пятидесятнической церкви в Стокгольме, я впервые попросила Бога показать предназначенное мне задание в жизни. С тех пор Он раскрывал свои цели шаг за шагом. Он привёл меня в Иерусалим. Он возложил на меня заботу о Тикве. Он поместил меня как Своего посла в Маханех Йехуда. Это были формы служения людям. Возможно, в своё время к этому прибавится ещё что-то.
   Но тогда я поняла, что Бог говорил со мной о служении на более высоком уровне—не людям, а Ему Самому. Во время этой осады, Он показал мне Свой неизменный план для Иерусалима и всей земли, план, который выходил за пределы всех личных нужд и ситуаций. В свете того, что Он сейчас показал мне, Он просил меня занять своё место как сторожа, ходатая, проявляющего через молитву единственную силу, которая осуществит Его план. У меня было такое впечатление, что таким образом я стану членом великой армии таких стражей, которая создавалась на протяжении многих веков и которой ещё предстояло засвидетельствовать новую эру.
   Как всегда, получив новое откровение задания Божьего для меня, я почувствовала себя слабой и неспособной. Но я уже поняла, что я должна полагаться на Его силу, а не на свою собственную. Я склонила голову над своей Библией: “Господи”—  медленно сказала я, осторожно подбирая слова, чувствуя, что они фиксируются на небе. “С Твоей помощью я займу предназначенное мне место—место стража на стенах Иерусалима.”
   При наступлении ночи, я отдала Тикве всё остававшееся молоко и воду. У меня больше не было выбора. Как бы это ни было опасно, я должна выскользнуть, когда окончательно стемнеет, и принести воды.
   Не раздеваясь, я лежала на постели и ждала полуночи. Время от времени я светила фонариком на свои часы. Никогда время не тянулось так медленно. Тишина ночи прерывалась только редкими выстрелами, но насколько я могла судить, это было далеко от нашего дома. Наконец, я неумышленно задремала.
   Неожиданно проснувшись, я попыталась припомнить, почему я лежала одетой на кровати. Затем, когда вернулось чувство жажды, я всё вспомнила - осаду, стрельбу, тишину, закрытые ставни домов. Я нащупала свой фонарь и сразу же посветила на свои часы. Был почти час ночи. Это было самое лучшее время, чтобы пойти за водой!
   Убедившись, что Тиква спит, я медленно отодвинула кухонный стол от входной двери. Затем я взяла ведро, открыла дверь, сантиметр за сантиметром, и вышла на лестничную площадку, напряжённо прислушиваясь к любому шуму. Всё было неподвижно. На цыпочках я спустилась по лестнице и пошла к умывальнику подставила ведро под кран и открутила его. В кране пошумело, но воды не было. Секунду или две я стояла парализованная, с ведром в одной руке, а другой рукой держась за кран. Затем меня ударило как обухом по голове - воды не было! Каким-то образом, во время мятежа, её отключили!
   Мой ум отказывался думать о последствиях. Важно было одно - я должна вернуться обратно в квартиру к Тикве! Точно также тихонько и быстро, как я пришла, я на цыпочках вернулась обратно, с пустым ведром в руке. Тиква не просыпалась. Я снова легла на постель и попыталась оценить обстановку. Тикве и мне нужна была вода. Но где её взять? Единственным местом, которое пришло мне на ум, был дом мисс Ратклифф. У неё была своя собственная цистерна, и она не зависела от внешнего снабжения.
   Я подумала, что для этого надо было сделать. Расстояние между нашими домами было только пару километров, но наверняка, на пути понастраивали баррикады. Это означало, что я не могу взять коляску. Мне придётся нести Тикву на плечах. На половине пути по дороге к мисс Ратклифф я перейду из еврейского района в арабский. Это будет самое опасное. Обе стороны наблюдают друг за другом за любым движением.
   Когда мне отправляться в путь? Я решила попросить Бога о знамении. “Господи”— сказала я, “пожалуйста, пусть Тиква спит до того времени, когда мы сможем идти. Как только она проснётся, я буду знать, что мы должны идти.”
   К моему удивлению, в то утро Тиква спала гораздо больше, чем обычно. Ожидая её пробуждения, я ещё раз внимательно осмотрела обстановку из окна. Всё та же молчаливая пустота! Затем из дома вдалеке на дороге на Яффу выскользнул мужчина и низко согнувшись на уровне баррикад быстро пересёк улицу и исчез в проходе между двумя домами на противоположной стороне. Я не могла разобрать, что он нёс в руках, возможно, палку, или ружьё? Кроме этого, я не видела никаких признаков деятельности.
   Примерно в 7.30 Тиква проснулась. Её первыми словами были: “Мама, молоко!” Но молока, конечно, не было. Я подняла её из кроватки и посадила на плечи. Какой несчастной она ни была, её лицо сразу же просветлело от этого. Мама снова играла с ней!
   Прежде, чем спуститься по лестнице, я быстро выдохнула молитву: “Господь Иисус, защити нас!” В тот момент я вспомнила последние строки письма Эрны Сторм: “Мы провозглашаем для вас обетование псалма 33:8: "Ангел Господень ополчается вокруг боящихся Его и избавляет их"” Как мало я тогда, читая письмо, понимала, что мне очень понадобится это обетование!    Затем, с ногами Тиквы вокруг моей шеи и её руками, обвитыми вокруг моего лба, я пошла в направлении на Мусрару. Раннее утреннее солнце уже неприятно припекало, освещая закрытые ставнями дома и пустынные улицы. Зловещая тишина угнетала больше, чем жара. Как бы хотелось увидеть хотя бы кошку или собаку. Примерно через каждые пятьдесят метров мне встречались баррикады из камней и других обломков, наваленных на улице. Мне было больно перелазить через них, с Тиквой на плечах.
   Примерно через километр мне преградила путь баррикада, на метр выше остальных, которая была демаркационным пунктом между еврейской и арабской зонами. Я начала перелазить, но на половине, я поскользнулась на незакреплённом камне и с грохотом сползла вниз, чуть не упустив Тикву. Поняв, что мои силы были на исходе, я усадила Тикву на землю и пристроилась рядом с ней. Сама бы я как-то бы переползла. Но как перетащить Тикву?
   Вдруг у меня появилось смутное предчувствие, что я была не одна. Все мускулы в моём теле напряглись. Быстро обернувшись, я увидела молодого человека, стоявшего на дороге в паре метров от меня. Я чуть не закричала, но прежде, чем я могла что-то сказать, молодой человек подхватил Тикву и посадил её на свои плечи, точно также, как это делала я. Затем, совершенно не напрягаясь, он перелез через баррикаду. Без Тиквы мне удалось переползти вслед за ним.
   Как только я оказалась на другой стороне, молодой человек пошёл по дороге—с Тиквой на плечах и мною на некотором расстоянии позади. Всё ещё пытаясь понять, что же случилось я пристально посмотрела на молодого человека. Его рост был примерно метр восемьдесят. На нём был тёмный костюм европейского покроя. Он никак не был арабом. Может быть, он был евреем. Откуда он взялся ? Как он так неожиданно оказался рядом со мной ?
   Больше всего меня поразило поведение Тиквы. Обычно, если её пытался взять на руки чужой человек, она начинала плакать. Но я не услышала ни единого крика с тех пор, как её взял этот молодой человек. Она путешествовала на его плечах с таким же удовольствием, как и на моих. Она получала от этого удовольствие!
   Примерно километр молодой человек шёл вперёд. Он не раздумывал, куда идти, но пошёл в Мусрару самым прямым путём. Каждый раз, когда нам встречалась баррикада, он перелазил впереди меня, а затем ожидал, пока это сделаю я. Наконец, он остановился прямо перед домом мисс Ратклифф, поставил Тикву на землю, развернулся и пошёл обратно тем же путём, каким мы пришли. За всё время нашей встречи он не произнёс ни слова, ни поздоровавшись, ни попрощавшись. Через минуту он исчез из виду.
   Всё ещё раздумывая, было ли это со мной во сне или наяву, я взяла Тикву на руки, поднялась по лестнице к входной двери мисс Ратклифф и начала колотить по ней.
   “Кто там? Что вам нужно?”— спросил чей-то голос по-арабски.
   “Это я, Мария! Мисс Кристенсен! Пожалуйста, впусти меня!”
   “Мисс Кристенсен!”— Мария чуть не задохнулась от удивления. Затем я услышала, как она прокричала вглубь дома: “Это мисс Кристенсен! Она стоит у двери!”
   Раздалась серия звуков—отодвигаемой тяжёлой мебели и засова. Наконец, дверь открылась, и Мария забрала у меня Тикву.
   “Слава Богу, что с вами всё в порядке!”— позади неё стояла мисс Ратклифф. “Мы так переживали эти два дня, что могло быть с вами.”
   Вдруг я поняла, что не могу стоять на ногах. Последним усилием воли я добралась до дивана и упала на него.
   “Воды, пожалуйста!”— сказала я. Всё ещё держа Тикву на руках. Мария побежала и вернулась через минуту со стаканом воды. Ничто из выпитого в моей жизни не было таким вкусным.
   “Как же вы попали сюда?” — не могла успокоиться мисс Ратклифф. “Мы звонили в полицию и попросили их послать наряд за вами, но они сказали нам, что пробраться в Маханех Йехуда невозможно.”
   Я описала своё путешествие и молодого человека, который пришёл мне на помощь.
   “Эль-хамд иль-Аллах”—закричала Нижмех, от возбуждения хлопая в ладоши. “Бог ответил на наши молитвы! Мы попросили Его послать Ангела для вашей защиты, и именно это Он и сделал!”

Предыдущая страница         Следующая страница